(картина взята в интернете)
***
Как он забавен – этот старикашка!-
В самОм уж еле теплится душа,
Он, знай, «кадрит» сестричку. Ей, спеша,
Суёт в карман какую-то бумажку.
Так худ, что «слился» с койкою больничной,
А всё «туда» ж: «Хоть в письмах не мастак,
Маруся, это Вам…Сугубо лично!
Не обессудьте, коли, что не так…»
На тумбе каша и кусочек хлеба:
Не тронут ужин (так же и обед).
А он одно: «Мне Вас послало небо.
Я ждал Вас, Маша, сорок девять лет…»
Из-под косынки две кудряшки нежных…
Румянец жжёт Марусино лицо.
В халатике хрустяще - белоснежном
Сквозь ткань пятном темнеет письмецо.
Сама глядит с укором: « Вы б поели,
И так с сердечком нынче не в ладу…»
Затем поправив простынь на постели,
Уносит прочь казённую еду.
***
Марусино дежурство – в ночь, по плану.
«Сердечников» прилежно обойдя,
За стол присело милое дитя,
Скользнув рукой случайно по карману.
Ах, да! Письмо! Но как оно некстати:
Усталость просто валит к ночи с ног!
Но тот старик в двенадцатой палате
За эти дни и вовсе изнемог.
Совсем не ест, почти не спит, бедняга,
Лежит, как тень, вздыхает и молчит.
И только просит ручку да бумагу,
Да эти письма странные строчит.
Маруся их рвала, почти не мучась,
Швыряла в темень, выйдя на крыльцо.
Но отчего-то вдруг иная участь
Ждала сегодня это письмецо.
Вдруг дрогнув сердцем, вынула квадратик
Из тоненького серого листа:
Пускай всё это странно и некстати,
Хотя бы совесть будет впредь чиста…
***
«…Маруся, с каждым годом ты всё краше,
Совсем старик я, ты же так юна!
Но всё ж я помню все свиданья наши…
Тебя в венке из белого вьюна…
Тебе всего и было, милой, двадцать,
А мне тогда уж полных тридцать семь…
Маруся, ты смогла меня дождаться,
Хоть стар и болен стал уж я совсем.
Спасибо, что тогда спасла, сестричка,
(Сама судьба тебя мне нарекла!)
Как ты сумела, «птичка - невеличка»,
Как вообще меня доволокла?
Я слышал, как ты, милая, хрипела,
Как, задыхаясь, выбившись из сил,
Тащила неподатливое тело,
Хоть «Брось меня!» - Тебя я так просил.
Не слушалась! До самой деревушки
Меня, солдата, с поля волокла.
«Вручила» местной знАхарке – старушке
И тут же рядом «замертво» легла.
…Маруся, как же ты была прекрасна…
Я помню всё до самых мелочей:
И сарафанчик твой забавный, красный,
И блеск в глазах, и сбивчивость речей.
Твоё лицо – зазнайки и гордячки,
Из – под платка кудряшек русых ряд.
Тебе лишь, хрупкой, тоненькой полячке
Обязан жизнью русский был солдат.
Я помню бусы из зелёных бусин -
Сияло солнце в каплях из стекла…
Тебя я звал не Бланкой, а Марусей,
А ты меня Иваном нарекла.
С трудом ты русские слова учила
И даже в этом так была мила…
Проклятая война нас разлучила,
И так же быстро, как тогда свела….
Я так устал…Я здесь один скучаю…
А за окном опять идут дожди…
Прости меня, Маруся, обещаю,
Мы скоро будем вместе. Только жди.»
***
Маруся тихо плакала. С ней вместе
Почти беззвучно плакал дождь в ночи.
Не взяв от «Ординаторской» ключи,
Она сидела в коридоре тесном.
Кудряшки, как у малого ребёнка,
Тряслись от горьких всхлипов каждый раз.
Горохом слёзы сыпались из глаз,
Смешно стуча о старую клеёнку.
Скорей бы утро! Выпита до дна
Чужая боль…Чего же не хватило,
Раз всё сильней Марусю тяготило,
Что первых писем не прочла она?!
Не догадалась в том, что очевидно…
Ведь он писал ей письма столько дней!
И стало вдруг Марусе очень стыдно
И нестерпимо жаль чего-то ей.
А в восемь ровно старика не стало.
Вдруг боль ушла, растаяв, как туман.
И на пустую койку сев устало,
Маруся убрала письмо в карман.
Декабрь 2009 г.
